В начале 1920-х русский дипломат замечал, как японский народ, «увеличивший за время войны свое благосостояние, становился всё более и более европеизированным», но вместе с быстрым развитием экономики Япония вкусила инфляцию и обострение социальных проблем. Страну сотрясли массовые выступления протеста, и эти годы – напомню, расцениваемые как «золотой век японской дипломатии», – с точки зрения внутренней ситуации обернулись «эпохой народного гнева».